Нормандия-3

За мысом висел в дымке соседний город Онфлёр, где в городском парке стояла моя любимая скульптура. Она называлась «Всем жертвам любви» и изображала легендарную Муму. У Муму был русалочий хвост и обрывок веревки на шее. Глядя на скульптуру, я часто размышляла над тем, кто же на самом деле был в той истории жертвой любви.

Брыся кружила по песку, высматривая моллюсков. Внезапно над нашими головами что-то прошелестело и на берег опустилась огромная черная птица.

- Ой, корморан! – воскликнула Ингрид. – Они сюда редко залетают!

- По-русски называется «баклан», - вставила я, - но вживую - впервые вижу!

- И я впервые вижу! – заорала Брыся и кинулась к баклану.

Тот неспеша перелетел поближе к молу. Брыся ринулась за ним, но птица опять взлетела и приземлилась уже на самом краю. Остановившись на полдороги, Брыся оглянулась на меня. Я покачала головой, зная, какими скользкими бывают края морских молов...

Вдруг баклан распахнул свои широкие крылья, отряхнулся, как собака, и начал выкусывать что-то крючковатым клювом у себя под мышкой. Потом сложил крылья, нахохлился и замер, показывая всем своим видом, что больше не намерен никуда лететь.

Не успела я моргнуть, как Брыся, радостно визжа, бросилась на птицу. Как и ожидалось, та взмыла в воздух, а Брыся щелкнула зубами и упала в море.

- Она нырять недавно научилась, в Ардеше, - сказала я перепуганной Ингрид. – Выплывет, не волнуйся...

И точно: Брыся уже яростно работала лапами, гребя к берегу. От нее до нас было метров пять.

- Тьфу, соленая! - пробурчала она, вылезая на берег и старательно отряхиваясь. – Вот если бы он летал чуть-чуть помедленнее... Но я зато до самого дна донырнула! Как Мартини!

- Ты, Брыся, будь поаккуратнее в следующий раз, - попросила я, - а то вода в Нормандии уже холодная, я туда не полезу.

- Да ладно, - пожала плечами Брыся, - я и одна могу нырять. В Нырляндии твоей...

Мы вернулись к машине. Ингрид достала из багажника старые полотенца, и я завернула в них Брысю, которая начала дрожать от холода.

- Бр-р-р-р... – бормотала она, сидя у меня на коленях. - Взял – и улетел! А я – хлоп! И в море! Им хорошо... они не мокнут...

Когда мы приехали домой, Брыся совсем замерзла, и я засунула ее под горячий душ. Согревшись, она вскоре перестала клацать зубами и дрожать. Я завернула ее в сухие полотенца и положила на диван перед камином.

- Поставить вам Каллас? – спросила меня Ингрид. – Юбер дал мне настоящий раритет – запись 1953 года...

Пока Ингрид готовила скумбрий, мы с Брысей, слушая Каллас, завороженно смотрели на огонь.

- Интересно, - сказала Брыся, - а вот если поймать баклана, то его можно подселить к курам?

- Не думаю, - сказала я, - баклан – птица морская, дикая. Он умрет в курятнике.

- Правда? – нахмурилась Брыся. – А кроме курятника, его и посадить-то некуда. Тогда я его ловить не буду... Зачем мне мертвый баклан?

- Брыся, - сказала я, - ты лучше придумай что-нибудь менее опасное для тебя и вредное для окружающей среды. Например, ты можешь помочь мне собрать коллекцию трилобитов. Их нужно выкапывать из глины и отмывать в воде.

- А они быстро бегают? – тут же заинтересовалась Брыся.

- Они не бегают, они окаменели давно. Это такие доисторические членистоногие, они жили много миллионов лет назад.

- Ладно, раз окаменели – то и бегать меньше придется, - вздохнула она. – А они что – правда стоногие? И почему они исторические?

- Они до-исторические, то есть, относятся к тому периоду, когда на Земле еще не было письменности. А «членистоногие» они потому, что их ножки были устроены из члеников. И усики тоже.

- Какая гадость! – фыркнула Брыся. – Давай лучше из мышей коллекцию сделаем! «Коллекция исторических мышей»! Это гораздо лучше звучит. И ножки с усиками у них гораздо симпатичнее... толстенькие, мягонькие...

Наконец, Ингрид позвала меня обедать.

- Ты только остатки не выбрасывай, я их потом курам отдам, - сказала она.

- А мне? – тут же встряла заснувшая было Брыся. – Я тоже голодная.

- У тебя есть крокеты, - сказала я, - вон, миска полная!

- А может, я тоже рыбы хочу? – возмутилась Брыся. – Вместе ходили, вместе покупали! Теперь вы все сами съедите, а остатки - курам. Нет уж! Я не согласна.

- Ладно, дам тебе шкурок, - кивнула я, - ты сядь только под стол, как подобает хорошо воспитанной собаке.

Брыся тут же юркнула под стол. Мы неспеша разделались с тремя рыбками, запив их бокалом белого сухого вина. Брыся получила свои шкурки, а курам мы собрали миску голов, хребтов и внутренностей.

- Тебе все равно нельзя, - уточнила я, - кость может в горле застрять или желудок продырявить.

За сыром, кофе и десертами Ингрид рассказывала мне про своего приятеля. Оказывается, у него раньше были спаниели, а теперь жил бордер-колли, он пас овец.

- Настоящая рабочая собака! – гордо сказала Ингрид. – Только женщин кусает почему-то.

- Наверное, с овцами путает, - пробурчала Брыся, обиженная на то, что курам досталось гораздо больше рыбных объедков, чем ей...