lundi 5 octobre 2009

Нормандия-2

За ужином Ингрид рассказывала про свою бурную молодость и карьеру фотомодели. Немка, рожденная в Чехословакии, она много путешествовала по миру, водилась с сильными мира сего, посещала модных знаменитостей.

Когда она переехала в Нормандию с очередным приятелем, ей было уже за пятьдесят. Дети выросли, появились внуки. Ей нравилось жить в сонной глуши, где утром неизменно был туман, а вечером солнце, падая за лес, давало длинные тени. Ингрид купила себе пару ослов и пони для компании, кур для яиц и кроликов для продажи.

А еще она ходила по антикварным рынкам и магазинам, где покупала картины. «Я их спасаю, - объясняла Ингрид, - если они того заслуживают...». И царственно махала рукой с изящным маникюром, облокотившись на спинку старинного дивана. В этом году ей исполнилось семьдесят...

Мы пили кальвадос и завидовали. ЖЛ – ее внутренней свободе, я – образу жизни, а Брыся – наличию большого количества разных животных.

- Посмотреть бы на кролика! – говорила она. – Хоть бы одним глазком!

- У нее больше кроликов нет, - говорила я, - она продала всех.

- Эх... – отвечала Брыся, - если бы у меня были собственные кролики, то я бы их ни за что бы не продала. Я их гоняла бы целыми днями! Такое развлечение!

Потом на небе как-то незаметно появился месяц, и мы, недолго полюбовавшись на рассыпавшиеся звезды, решили идти спать. Брыся нырнула в клетку-переноску, и, буквально через минуту, оттуда донеслось ее негромкое похрапывание.

Мы выключили свет. За окном ухала сова.

Утро началось со звонка будильника, ЖЛ надо было собираться на работу. Он выпил кофе с Ингрид, одел костюм, поцеловал меня в щеку и убежал. Я решила немного подремать и опять провалилась в сон.

Проснулась я от того, что кто-то прыгал по мне козлом и орал: «Ослов – на мыло!».

- Брыся! – укоризненно сказала я, пытаясь прикрыться подушкой.

– Ну при чем тут ослы?

- А чего они с пони дружат?! – возмущенно заорала Брыся прямо мне в ухо, перебираясь на подушку. – Вот если бы они со мной дружили, то мы пони наподдали бы! Вместе!

- Ясно, - рассмеялась я, - то есть, ты думаешь, что если ты к ним опять в загон полезешь, то они тебе вместе наподдадут? Так?

- Ага! – кивнула Брыся, устраиваясь поудобнее в ямке. – Значит, ослов – на мыло. А то они объединятся.

- А ты к ним не лезь, - посоветовала я, - и тогда тебе никто не наподдаст. Ни пони, ни ослы.

Брыся удивленно покрутила головой и ответила, что о таком развитии событий она даже не задумывалась. После долгих прений на тему ослов и пони, мы решили пойти позавтракать.

Спустившись вниз, я обнаружила на кухонном столе приготовленные йогурты, свежий хлеб, варенье масло и кофе в термосе. Покончив с завтраком и отдав Брысе стаканчик из-под вишневого йогурта, я вышла во двор.

Ингрид возилась в саду, привязывая к подпоркам какие-то хитрые растения, которые никак не хотели ползти в нужном ей направлении. Подробно расспросив меня о том, как я спала и завтракала, она предложила съездить на пляж.

- Ура! Напляш! – заорала Брыся, подскочив на месте пружинкой. – Там чайники!

- Там чайки, - поправила я.

- И чайники, – возразила Брыся. – Это ихние самцы!

Ингрид вывела из гаража свою старенькую машину, и мы поехали на пляж. До него было всего минут пятнадцать. Ингрид мне показывала окрестности, а Брыся запоминала особые приметы.

- Смотри, какие куры! – орала она, высовывая голову из окна. – Может, захватим парочку с собой? Представляешь, приезжаем мы напляш, а там чайки с чайниками и я с курами! Будет, чем похвастаться!

Не обращая внимания на Брысины мечты, мы продолжали разговор. Ингрид показала мне дом, где жил ее близкий друг. Другу было пятьдесят пять. У него было триста овец и самая лучшая коллекция Марии Каллас в регионе. Я уважительно посмотрела на Ингрид. Эти нормандцы, право, были совсем не простыми людьми.

Ингрид предложила купить свежей рыбы на обед и ужин. Брыся с восторгом согласилась: ей нравилось пока все без исключения в Нормандии.

Мы заехали на набережную, где стояло несколько палаток. Прилавки ломились от утреннего улова. Рыба была свежайшая и пахла морем. Мы выбрали трех некрупных скумбрий на обед и каких-то неизвестных мне рыб на ужин. Брыся скакала вокруг сумки и пыталась откусить торчавший наружу хвост. Мы положили рыбу в багажник и пошли на море.

Пляжи Нормандии – это тонкий белый песок, пересыпанный ракушками и водорослями. В воздухе пахнет йодом и глиной. В глине часто находят похожих на инопланетян трилобитов, окаменевших свидетелей отделения Англии от материка.

Отстегнув поводок, я показала Брысе, в каком направлении бежать. Она рванула к морю, изо всех сил отталкиваясь лапами от тяжелого, сырого песка.

Было время отлива. Песок был покрыт яркой зеленью оторванных прибоем водорослей и ракушками, которые хрустели под ногами. Мы двинулись вдоль кромки моря.

Вода то убегала, то возвращалась, вновь и вновь повторяя движения, которым было несколько миллиардов лет. В каждой руке я держала по трилобиту и размышляла, как Дикобраз, о тщете всего сущего.

Брыся гонялась за чайками. Они лениво взлетали и опускались на небольшие, выступающие из воды, скалы в нескольких метрах от берега. Тогда Брыся бросалась в воду и отважно прыгала через прибой. Когда ее накрывало какой-нибудь неожиданно высокой волной, она вылезала на песок, отряхивалась и опять бросалась на чаек, которые к тому времени успевали приземлиться на берегу. Со стороны это выглядело как игра, но все было гораздо более прозаично: Брыся мешала чайкам обедать оставленными отливом моллюсками.

Наконец, чайкам надоела эта беготня, и они агрессивно пошли в атаку. Брыся со всех ног ринулась к нам, визжа, что она не дичь, и что чайники все перепутали. Чайки, немного покружив на безопасном для Брыси расстоянии, вернулись берег и начали спокойно поедать свой обед.

- Жаль! - громко сказала Брыся, семеня рядом со мной. - Жаль, что нет еще какой-нибудь собаки! Мы тогда хвосты бы им повырывали!

- Брыся, - сказала я, - чайки — птицы серьезные. Боюсь, что даже если бы тут была еще одна собака, то это они бы вам скорее хвосты бы повырывали.

- Ничего подобного! - возмутилась Брыся. - Когда собаки две, то чайки против нас — что комары! Мы их в песок закопали бы, вместе с их чайниками!

Так она ворчала всю дорогу, пока мы с Ингрид расказывали друг другу о том, как мы провели последние тридцать пять лет. Я начала примерно с рождения, а она - с моего нынешнего возраста. Высокая, стройная, спортивная, она казалась мне вечной. Верить в ее семьдесят лет мозг отказывался.

- Когда мы жили в Колумбии, - говорила она, - у нас было четыре собаки. Самым старшим был кобель немецкой овчарки, которого отец привез прямо из Берлина. Все остальные были дворняги, они слушались его беспрекословно. А он беспрекословно слушался меня... Знаешь, местные не боятся ничего, кроме собак. И когда на дом европейцев среди бела дня совершается вообруженный налет, то нет ничего надежнее, чем пара крупных собак, чтобы защитить имущество хозяев. Я даже в банк с ними ходила. Захожу в агентство, деньги снять со счета, а за мной вся четверка... Выразительно смотрит на прохожих. Никто не осмеливался подойти...

- Я тоже могу выразительно смотреть, правда, мама? - спрашивала Брыся, семеня рядом. - И могу за икры кусать! Давай теперь в банк вместе ходить?

- Ох, Брыся, - отвечала я, - боюсь, французы нас с тобой не очень поймут. Тем более, на нас никто не нападает...

Я не хотела ей рассказывать, как однажды, ровно за год до ее рождения, наш дом ограбили. И что там находилась моя старая собака, Юджи, и что она провела целые сутки одна, выходя в сад пописать через вышибленную грабителями дверь.

И, хотя в саду не было калитки, а в заборе - полно дыр, она оставалась в доме. То ли из-за того, что ей некуда было идти, то ли из-за того, что она верила, что я вернусь... Я тогда не могла говорить с собаками. Эта история, конечно, не прошла для собаки бесследно.

С тех пор, как только в доме или рядом раздавался громкий звук, Юджи мочилась под себя. Это вызывало неприятие окружающих. ЖЛ, который тогда совсем не понимал собак, недовольно ворчал.

Я водила ее по врачам, но это не помогало. «Собака старая, - говорили они, - кроме антидепрессантов, ничто не поможет...». Собака психолога в депрессии. Скверная шутка судьбы...

Я тогда клала ее себе на живот и подолгу гладила, объясняя, что я не могу, просто не могу оставаться с ней весь день. Но это не помогало.

В тот последний год ее жизни я стирала подстилки каждый день. Юджи переживала, думая, что то, что она делает — это ужасно. А мне не удавалось ее переубедить. С этим чувством я живу и по сей день: когда на расстоянии вытянутой руки близкое тебе существо страдает, но не в твоих силах ему объяснить, что его проблемы — это полная чепуха по сравнению с его смертью.

И хотя стоимость украденного имущества была щедро компенсирована страховкой, я приняла решение больше никогда не оставлять дом без надзора. Брыся была предупреждена, что если вдруг заорет сигнализация, то ей надлежит со всех ног бежать в нашу комнату и прятаться под кровать. В любом случае, мне очень хотелось верить в то, что она выполнит мои инструкции...

Aucun commentaire:

Enregistrer un commentaire