Home sweet home

- Брыся! – сказала я как-то утром, - Собирайся, мы едем в новый дом, там нужно срочно красить стены. А то переезд уже через неделю, а стены еще некрашены.

А я?! – заорала в ответ Брыся. – А мне дадут что-нибудь покрасить? У меня и кисточка своя есть! На хвосте!

Нет уж, - улыбнулась я, - ты лучше наблюдай за процессом. Красить буду я сама. И еще рабочие, которые будут мне помогать.

Ну вот, - расстроилась Брыся. – Как красить, так рабочие. Давай лучше вместе красить, а эти твои рабочие будут за нами наблюдать?!

- Брыся, - сказала я, - если мы будем красить вдвоем, то, скорее всего, мы ничего вообще не покрасим. Потому что сначала я буду отмывать комнату от пролитой тобой краски, а потом придется отмывать от краски тебя. Причем, эту краску чрезвычайно трудно отмыть.

- Да? – расстроилась Брыся. – Тогда я против. Я буду лучше наблюдать. Только ты мне место почище найди.

Мы собрались и поехали в новый дом. Там царил жуткий беспорядок – мебель была собрана в центре будущей гостиной, все вокруг завалено обрывками пластика, кусками скотча, осколками плитки. Поздоровавшись с рабочими, я натянула белый комбинезон, повязала косынку и нацепила огромные пастиковые очки.
- Ужас! – тут же возмутилась Брыся. – Не мать, а чучело какое-то! Хорошо, что я хоть красить не буду, а то мне очки твои совсем не нравятся.

- Что делать... – развела я руками, - красота – это временное явление. Иди лучше, сядь на стремянку и наблюдай оттуда.

- Стре-мянку? – вытаращила глаза Брыся. – А-а-а! Поняла! Если рабочий неправильно красит, то я стре-мительно спрыгну и укушу его за ногу! А то – мало ли? Если никто не следит со стре-мян-ки, то они тебе тут такого накрасят!

Я помахала ей рукой, взяла ведро с краской, валики, кисточки и прочие орудия труда и побрела в свой угол. Брыся взобралась на стремянку, которая возвышалась посередине гостиной, и устроилась на самой ее вершине. «Оттуда мне все отлично видно, - заверила она, - кто куда пошел и что покрасил! Можно начинать!»

Кто-то включил радио, и, под музыку французской попсы, мы приступили к работе. Двигались мы по кругу. Брыся следила за общей работой и давала ценные советы.

Вскоре гостиная заметно посветлела, и серые стены исчезли под толстым слоем грунтовки. Мы с рабочими довольно переглянулись, а Брыся довольно захихикала сверху.

- Кстати, - вдруг сказала она, - а почему ты решила красить все в белый цвет? На нем же все время пятна остаются! От ног.

- А ты меньше на них вставай, - заметила я, - а то у меня иногда создается впечатление, что твоя цель – это оставить как можно больше следов, причем, преимущественно на белом фоне.

- Ну да! – тут же парировала Брыся, - Ты же сама говорила, что каждый должен после себя оставить заметный след! Вот я и оставляю. На стене!

И она довольно захихикала, крутя хвостом, как пропеллером.

- Может, пообедаем? – робко предложил один из рабочих, албанец по имени Марко.

- Конечно пообедаем! – тут же закивала Брыся. – А то такая работа сильно выматывает! У кого что есть поесть! Налетай!

Она начала носиться по заваленной газетами комнате, стараясь высмотреть, что достают из сумок рабочие. Поскольку стола у нас пока не было, мы выложили еду на расстеленный на полу чистый кусок холстины, припасенный мной для разных ремонтных нужд. Брыся села на краю и стала старательно всматриваться в то, что лежало перед ней.

- Она сейчас глазами дыру проест! – заметил Рене. – Может, дать ей ветчины?

Брыся тут же скроила самое жалобное лицо, на которое была способна.

- С утра маковой росинки во рту не было! – громко пожаловалась она. – И работать пришлось!

- Брыся, не преувеличивай! – строго сказала я. – Ты с утра плотно позавтракала.

- А я уже все переварила! – она показала мне язык. – Показать?

- Не надо, поверю на слово. Не мешай нам обедать, пожалуйста.

- Я не мешаю! – тут же возмутилась она. – Я смотрю на ветчину. Думаю, какой она была свиньей: грустной или веселой.

Я предусмотрительно отодвинула ветчину в центр нашего импровизированного стола. Рабочие разлили по стаканам кока-колу. Рене грустно заметил, что в присутствии клиентов пить пиво запрещено.

- Клиентам тоже пить запрещено, - так же грустно заметила я, - в присутствии рабочих.

- А можно я собаке сыра дам? – спросил Марко. – Вон она как жалобно смотрит!

- Конечно, надо дать! – подхватила Брыся. – Я больше люблю твердый. Хотя и мягкий тоже пойдет. Кара-мамбер. Нет, карман-бер! Камер-бер! Тьфу! Никак не запомню.

- Камамбер! – сказала я. – Но ты его все равно не любишь, так что можно не запоминать.

- Ты что! – возмутилась Брыся. – Как раз запоминать нужно именно то, что не любишь! Например, если предложат на выбор - что-то, что не любишь и что-то, что не знаешь – тогда ты точно не съешь то, чего не любишь! А то, что любишь, оно само запоминается! И если надо выбрать между чем-то, что ты любишь и чем-то другим – тут ведь и дурак не ошибется! Так?

- Мда, - почесала я ее за ухом, - я думаю, тебе пора книгу писать. Философскую. Сначала про следы, а потом – про проблемы выбора.

- Неа, - замотала головой Брыся, глотая кусок переданного ей сыра, - если писать, то про сыр. Вот, например, сыр есть из коровы, козла и овцы. Козлиный воняет носками. Но если на вкус, то сойдет. А коровий бывает вкусный и безвкусный. Вкусный в коробочке, на нем зелень еще какая-то лохмотьями, а безвкусный - желтый, в пластике. Он и сам как пластик. Название похоже на «минтай», но не рыба.

- Эмменталь?

- Он! – удовлетворенно кивнула Брыся. – А от овечьего у меня живот болит. И у йорка тоже.

- Так я вам овечий не давала! – возмутилась я. – Где ты украла?! Признавайся!

- Я не крала! – возмутилась в ответ Брыся. – Его йорк принес, он в помойке нашел, кусок огромный.

- А-а-а, понятно, - строго сказала я, - вы нашли испорченный сыр, съели его, а потом от него у вас живот болел, так? И откуда ты знаешь, что он овечий был?

- Ну мама! – закатила глаза Брыся. – По запаху, откуда!

- Брыся! – сказала я специальным педагогическим голосом. – Я тебе тысячу раз говорила: не есть из помойки. Там только испорченные продукты! От них можно заболеть!

- Я не ем! – опять возмутилась Брыся. – Меня угостили! Я же не знала, что йорк его в помойке нашел?!

- Мы закончили обед, скормили Брысе остатки бутербродов и вернулись к работе. Брыся взобралась обратно на стремянку и стала смотреть в окно.

- О! – раздался ее вопль ровно через три минуты. – Кошка! Пойду прогоню, а то – ишь! Чего она к нам ходит!

Она кубарем скатилась с лестницы и со всех ног бросилась в сад.

- Эй! – орала она, подскакивая в траве. – Вон отсюда! Сейчас догоню и горячих наваляю!

Опасливо озираясь, худая полосатая кошка ринулась было к ограде, но Брыся ловко отрезала ей путь. Тогда кошка, шипя, замахнулась на Брысю лапой. Пока Брыся соображала, что делать дальше, кошка взлетела на яблоню, росшую на границе участка.

- Во дает! – возмутилась Брыся. – Она еще дерется! Ты не смотри, что я маленькая! Укушу не хуже овчарки! А может, даже лучше!

- Брыся! Отстань от кошки! – крикнула я из окна. - Она тебе сейчас глаза все выцарапает!

- Ничего не выцарапает! – крикнула в ответ Брыся. – Я ее буду сторожить. Спустится, когда проголодается. Я ей даже сама еды принесу, чтоб спустилась.

Бедная кошка, прижав уши, замерла на самой верхушке.

- Эй, ты! – крикнула Брыся. – Слезай давай! Я тебе сыру сейчас принесу!

- Вот-вот, - крикнула я, - ты ей сыру принеси. Я тебе уже тут кусок приготовила...

Брыся тут же ринулась за сыром, а кошка, не теряя ни секунды, слетела вниз и унеслась к соседям. Когда Брыся вернулась обратно, кошки уже след простыл.

- Ну вот, - расстроилась она. – А я хотела ее сыром приманить. Куда теперь его девать-то? Я его уже пожевала слегка!

- Ну, раз пожевала, тогда съешь, - разрешила я. – Кому нужен жеваный сыр?

Довольная Брыся проглотила оставшиеся от охоты на кошку кусочки сыра и взобралась обратно на стремянку.

- Ну как вы тут без меня? – спросила она, обводя всех взглядом. – Небось, не красите, если никто не наблюдает?! Ну-ка, быстро за работу! Я бы вам тоже помогла, если бы не очки...